Анархизм: история и ментальность русского бунта - А. Давыдов

Кропоткин оказался совершенно прав в своих надеждах на прогресс в типографском деле, свинцовые буквы давно отошли в прошлое, сочинитель действительно может теперь, в XXI в. и набирать, и печатать. Более того, для распространения своих литературных и научных сочинений необязательно теперь даже их печатать на бумаге и уже есть авторы, произведения которых бытуют только в электронном виде. Прав он был и в отношении разного рода добровольных обществ, которые существуют и множатся, играют большую роль не только в науке и искусстве, но во многих других сферах жизни общества.

Но теоретик анархизма ошибся в главном, для него куда более существенном: для этого не пришлось совершать социальную революцию, ликвидировать частную собственность, избавляться от «вредных посредников». Наоборот, именно благодаря им, капиталистическому строю в целом, и буржуазному государству в частности, это и произошло. А страны, пытавшиеся реализовать коммунистические теории на практике, катастрофически отстали в развитии новых технологий, в создании условий для свободного развития личности в науке и искусстве. Они вынуждены возвращаться на магистральный путь развития человечества и пользоваться достижениями капиталистического общества, пытаться догнать ушедшие вперёд за время коммунистического эксперимента страны.

То же самое произошло с предсказаниями Кропоткина в отношении «привлекательного труда».106 За сто с лишним лет после написания его работ действительно совершилась механизация практических во всех отраслях промышленности, на транспорте и в сельском хозяйстве, а во многих даже автоматизация (которую он и предвидеть не мог). Кардинально улучшились условия труда даже на фабриках и заводах в странах «третьего мира», куда ведущие страны перенесли грязные производства. Механизация и автоматизация глубоко проникли в сферу домашнего хозяйства, начинается эра роботизации как промышленного производства, так и домашнего хозяйства. Только произошло это в первую очередь в странах капиталистических, с частной собственностью. Произошло именно потому, что это выгодно капиталисту, потому что механизация и автоматизация производства, улучшение условий труда рабочих приносит им увеличение «барышей». А отстали страны, пытавшиеся реализовать проекты строительства коммунистического общества, где частная собственность была отменена, а частная инициатива, частное предпринимательство осуждались и преследовались.

Кропоткин неоднократно в работе «Хлеб и Воля» возвращался к теме существования уже в рамках капиталистического общества таких элементов коммунистического общества, как союзы железнодорожных компаний, перевозчиков, велосипедистов, обществ спасения на водах и тому подобных объединений, основанных на «свободном соглашении». Он оговаривался, что «в современном обществе, основанном на частной собственности, т.е. на грабеже и на узком, следовательно, бессмысленном индивидуализме, этого рода явления должны быть очень ограничены». Поэтому такие соглашения не всегда бывают совершенно свободны и часто имеют «мелочную или даже вредную цель». Но это анархиста не останавливало: «Но мы ищем не примеров для слепого подражания, которых современное общество и не могло бы нам дать: мы хотим показать, что несмотря на гнетущий нас индивидуализм, в нашей жизни всё-таки находится обширное поле для свободного соглашения и что обойтись без правительства гораздо легче, чем кажется». И он задавал вопрос, казавшийся ему риторическим: «Если люди, которых основное начало жизни выражается словами: „каждый – для себя“, могут вступать в соглашения и вести крупные дела, не назначая над собою капрала, то не легче ли согласиться людям, имеющим общую, общественную цель?»107

Примером для Кропоткина служил опыт железнодорожных компаний, которые, по его мнению, без всякого участия правительств, не создавая себе центрального руководства, договорились и регулируют перевозки по всей Европе или Северной Америке. А вину за все злоупотребления таких союзов: высокие цены, удлинённые маршруты перевозок, эксплуатация служащих, разорение мелких компаний крупными, разного рода мошенничества, Кропоткин возлагал на государство, которое создало условия для эксплуатации, даёт привилегии крупным капиталистам и т.д., и т. п.

Но теоретик анархизма не учитывал, что все эти компании, все добровольные объединения в самых разных сферах жизни – от транспортных, промышленных и сельскохозяйственных компаний, обществ спасения на водах, Красного Креста до союзов велосипедистов, писателей и т. д. действовали и действуют на основе законодательства, права, обязанности и ответственность этих объединений прописаны в законах и злоупотребления подлежат суду.

В экономической области возможность злоупотреблений монопольным положением крупных компаний ограничивается конкуренцией, а когда крупные компании становятся слишком могущественными и захватывают критическую долю рынка, то в силу вступает антимонопольное законодательство, появившиеся в конце XIX в. Как пример можно привести историю раздела нефтяной компании Рокфеллеров «Стандарт ойл» на несколько компаний на основе антимонопольного законодательства.

Не прав был Кропоткин и когда писал, что над железнодорожными компаниями не было никакого начальства и это не мешало им заключать свободные соглашения, организовывать перевозку пассажиров и грузов, не считаясь с границами. Начальство в этих компаниях, как и в других подобных фирмах на транспорте, в промышленности и сельском хозяйстве было и есть. И это начальство – частый собственник, акционеры, которые нанимают управляющий персонал, контролируют его работу, определяют стратегию развития, в случае необходимости сами вмешиваются в процесс принятия решений, например, при создании «свободных соглашений». Как показывает исторический опыт XX в., «начальство» неизбежно появляется и в «обществе, состоящем из групп свободных работников», да ещё в таком количестве, что превосходит число «начальников» в капиталистической экономике. И с границами приходилось и приходится считаться и тогда в действие вступают государства.

Кропоткин пытался возражать оппонентам анархического коммунизма с экономической точки зрения. Он ставил задачу доказать, что анархическое коммунистическое общество, т.е. общество, признающее свободу личности, не создающее никакой власти и не прибегающее ни к какому принуждению для того, чтобы заставить человека работать, общество, состоящее «из людей таких, какими мы видим их теперь: не лучших и не худших, не более или менее трудолюбивых», такое общество может тем не менее развиваться.

Критики коммунизма (не только анархического), полагали, что если человек будет гарантированно обеспечен всем необходимым, если не будет необходимости работать ради куска хлеба, то никто работать не будет. Именно этот тезис и стремился в первую очередь опровергнуть Кропоткин и ставил вопрос: «Действительно ли наёмный труд даёт такие плодотворные результаты и не бывает ли уже и теперь добровольный труд более производителен, чем труд из-за задельной платы?»108

Анархист ссылался на то, что французские крестьяне после революции 1793 г. стали работать с большей энергией, как и негры в Америке после отмены рабства, и русские крестьяне после 1861 г. Он красочно описывал примеры тяжёлого физического труда, бесполезной траты сил, незаинтересованности наёмных рабочих в максимальном приложении своих сил из опасения, что нормы выработки будут хозяином увеличены и, провозглашая, что так не должно быть, причину этого видел в частной собственности на орудия труда и в погоне собственника за максимальной прибылью – если ручной труд дешевле машинного, если имеется целая армия безработных, то незачем использовать машины. Признавая наличие «образцовых фабрик», Кропоткин не придавал им особого значения из-за их незначительного числа.

Он приводил примеры коллективного, общинного труда. Несколько странные, правда. Теоретик анархизма, например, требовал у оппонентов: «Чтобы доказать… преимущество личной частной собственности перед всякой другой формой владения, экономисты должны были бы показать нам, что при общинном землевладении и труде земля никогда не даёт таких обильных урожаев, как при частном». Заявляя, что «опыт показывает обратное», Кропоткин приводил примеры «праздников труда»: совместной рубки общинного леса жителями Ваадтского кантона в Швейцарии зимой, коллективной косьбы общинного или арендованного луга русскими крестьянами, русских артелей каменщиков, плотников, перевозчиков, рыболовов, «которые делят между собою получаемые продукты или вознаграждение, не прибегая к посредничеству подрядчиков», общей охоты кочевых племён и «бесчисленное множество других». И везде он видел одно и то же: «Бесспорное превосходство общинного труда над трудом наёмным или над трудом единичного собственника».